Творчество ветеранов

С любимыми не расставайтесь ...

Ну вот и настало время самому взяться за написание мемуаров. Нет, не для того, чтобы рассказать, какой я был герой за неполные 3 месяца службы в Афганистане. Просто, порывшись вдоволь в последнее время по афганским сайтам (ну что поделаешь, не отпускает эта тема), хочется рассказать о тех событиях, которые описаны сухим языком армейских сводок и участником которых был я сам. Да еще о той бестолочи, что зовется человеческой судьбой и как она может с нами обойтись.

Коротко о себе. Призвался я в теперь уже далеком ноябре1978-го , после окончания Алма-Атинского Энергоинститута, не имевшего военной кафедры. Призвался на 1,5 года,согласно существовавшего тогда порядка, в простые солдаты. Первый год прошел как у многих тогдашних срочников. Сначала полгода учебки в пгт. Гвардейский, который многие называют Отаром по названию ближайшей ж/д станции, потом еще полгода там же, но уже в медсанбате связистом, где у меня ну совсем не заладились отношения с начальником штаба. В связи с последним, весть о переводе всех “умников”, гордо носивших на своих ХБ синие “поплавки”, честно заработанные учебой в ВУЗ-ах нашей необъятной Родины, в линейные части из показательной Отарской учебной Дивизии была для меня сущим спасением. Я был готов ехать куда угодно.”Куда угодно” оказалось родной Алма-Атой, куда я попал благодаря простой задушевной беседе с сержантами-“покупателями”, прибывшими в нашу дивизию за “молодыми” и поселившимися в расположении нашей роты. Они и порешали мое назначение в гвардейскую 77800 со своим старлеем. Тот и не ведал, что везет в Алма-Ату алма-атинца, да еще и майского дембеля.

На новом месте я стал воплощать свой талант художника, оформляя Ленинскую комнату роты связи. Оформлял не спеша, чтобы до дембеля хватило. Честно скажу, служил в режиме пятидневки- 5 дней служу. 2 дня дома. В общем не служба, а разврат….

Так продолжалось до 26-го декабря 79-го. Той ночью наш полк неожиданно был поднят по боевой ( !!!!!) тревоге. Старшина роты, простой русский парняга Паша Утышев, ходил по казарме и бодро приговаривал , попинывая нерадивых “молодых”: “В Иран едем, воевать будем!” Почему то тогда потенциальной ”горячей точкой” считался Иран, где недавно скинули шаха и у власти во всю располагался имам Хомейни, первым делом выгнавший из своей весьма мусульманской страны совсем еще скромных в те времена американцев.

Растащили оружейную комнату, забыв впопыхах гранатомет, потому, как приписанный к этой “шайтан-трубе” рядовой Коля Фокин и не ведал, что он гранатометчик, а не мастер по починке офицерских телевизоров. Потом побежали всей ротой в автопарк к своим КШМ-кам (Командно-Штабная машина). Там я, впервые за полтора месяца службы в части, увидел свою”Чайку”, КШМ на базе БТР 50ПБ, которой предстояло стать моим домом на ближайшие три месяца. А по центральной полковой аллее от КПП одна за другой шли городские маршрутки-РАФики, завозившие в расположение полка запасников-“партизан”. Пару дней ,мы слонялись между столовой, автопарком и казармой. “Партизаны” безбожно в открытую пьянствовали, да и нас никто особенно не допекал. Потом короткий марш до пос. Энергетический, погрузка на платформы, пьяные прощания “партизан” с женами и детишками и…….И короткий звонок отцу со станции Алма-Ата-1. Это от бати я впервые услышал слова “Афганистан” и “интернациональная помощь”. Ведь мы свято верили, что едем на учения в Узбекистан, куда полк уже выезжал весной того же 79-го. А отец мне про заявление ТАСС о судьбоносном решении престарелого советского руководства ввести войска в неведомый Афганистан…..И уже совсем дрогнувшим голосом “Славка, вас наверное туда засылают, ты уж там”…. А откуда мне было все это знать, если за пару недель до тревоги якобы для инвентаризации были изъяты все радиоприемники и телевизоры, а почта чудесным образом перестала приходить? Работали “соответствующие органы”, ой как работали….

Чем дальше по Узбекистану шел наш эшелон, тем становилось тревожнее, не выходил из головы прощальный разговор с отцом. Навстречу все чаще попадались такие же как и наш эшелоны- пять-шесть плацкартных вагонов для личного состава и десятка полтора платформ для техники. Только встречные были похожи на Летучих Голландцев- они были пусты, в вагонах ни души, а на платформах, где еще недавно, на радость станционным пацанам, красовалась техника, валялись деревянные брусья и остатки крепежной проволоки тоскливо раскачивались то ли от встречного ветра, то ли в такт перестуку колес. Сравнение этих поездов с мертвым кораблем пришло на ум внезапно и так же, как и древних моряков, видевших корабль призрак, меня мутно давила одна и та же мысль. Неужели и нам предстоит вот так же как и недавним обитателям встречных, раствориться в непонятной бездне?.....

Термез и вовсе напоминал прифронтовой город из кино. Вся станция была забита военными эшелонами, на перроне сплошь военные. Дааа… Неслабые учения намечаются…

Разгружались прямо в новогоднюю ночь. Не было в моей жизни более “романтичного” Нового Года. Да и не надо….. Согнали технику с платформ, построились в шеренгу, ждем чего-то. Тут команда- “Сомкнуться кольцом”. В середине оказался чужой полковник и наши штабные. Он то и благословил нас на скорый переход границы с целью оказания интернациональной помощи братскому афганскому народу и о необходимости соблюдать при переходе границы дисциплину, т.к. передовые части были обстреляны и понесли первые потери. Срочники дисциплинированно молчали, похмельные “партизаны” недовольно завыли. Кто-то даже предложил полковнику сходить на х.. вместе с интернационализмом. Служивый никак не отреагировал на предложение, только тихо,задумчиво, как бы для себя, произнес :”На х.., не на х..,а воевать придется…..”

Потом короткий марш и расположение в песках под Термезом, где за парой невысоких барханов была видна Аму-Дарья, ставшая вскоре просто “речкой”, и, которой было суждено на долгие 9 лет разделить судьбы шестисот двадцати тысяч советских парней на “до” и “после”этого простого, знакомого со школьной скамьи географического названия….

Уже на следующий день в полку появились лохматые по тогдашней моде гражданские специалисты, по-скоморошьему одетые в не по размеру пригнанную военную форму старого “гимнастерочного” образца. Они в спешном порядке пытались хоть как-то привести в порядок далеко не безупречную технику “придворного” алма-атинского полка, регулярно принимавшего участие в показных парадах на площадях столицы Казахстана. “

Один из таких “спецов” установил на борт моей “Чайки” новую Р-111 и у меня стало аж 3 рабочие радиостанции из пяти против двух, что были установлены на такой же машине, которой командовал мой друг Олег Михайленко. Как выяснилось позднее, это и определило мое участие в событии, ради которого написаны эти строки.

Вечером 3-го января нас, начальников КШМ, собрал нач. связи полка капитан Саенко, который объявил о завтрашнем переходе границы. Нам были выданы радиоданные и наши машины были распределены по подразделениям полка. «Нормальным» достались привычные для военного уха позывные, “Рубежи” и “Грозы” а мне, как по заказу, «приклеили» позывной “Малина 81”. Что к чему?.... Моя КШМ-ка была закреплена за командиром полка подполковником Смирновым. Несмотря на то, что в роте были две абсолютно новые КШМ-ки на базе БМП, комполка не любил передвижение на гусеничной технике, делая предпочтение более комфортабельному БТР-у. Уже ночью экипажи получили боекомплект- по два автоматных рожка на ствол плюс по два ящика гранат и по ящику сигнальных ракет на машину. Гранаты были странным образом поделены в пропорции 50/50 на оборонительные и наступательные. Почему-то язвительно представился мой бравый экипаж, лихо переходящий от атаки к обороне и применяющий то Ф-ки, то РГД в зависимости от тактики и стратегии предстоящей компании. Сам я даже не представлял, как обращаться с этими штуками. С автоматом АК74 был знаком “куда лучше”- за год безмятежной службы выпустил аж 9 патронов ( 3 к принятию присяги и 6 в отарском медсанбате), получая за свою стрельбу неизменные зачетные “четверки” без проверки результатов этой пальбы.

4-го января предрассветная тишина спящих барханов была нарушена ревом почти разом запустившихся сотен моторов. Кристально чистый воздух наполнился синим смрадом работающей техники. Гвардейский Выборгский орденов Ленина и Александра Невского Краснознаменный 186-й мотострелковый полк пошел к переправе…..

Первой ушла разведрота, примерно через полчаса 1-й МСБ. Комполка шел со 2-м МСБ. Практически сразу же, как колонна стала вытягиваться в ленту, связь у меня пропала, кое как слышал только соседей ,1-й и 3-й МСБ. Разведрота, “колесные”подразделения и техзамыкание отзывались тоскливым шуршанием в наушниках. Ситуация была ясна как то январское утро-радиостанция , предназначенная для работы на ходу в колонне оставалась неисправной. Смирнов начал отчитывать Саенко и потребовал разобраться. Но кому, как ни начальнику связи полка, было знать о состоянии техники в роте? Однако капитан Саенко был тот еще артист! Он приказал мне через перегородку, разделявшую командный и радио отсеки вылезть “на броню”.где, размахивая перед моим носом своим ПМ-ом пообещал расстрелять меня в придорожных кустах. Весь этот спектакль проходил на глазах ошалевшего погранца, как будто сошедшего с агитационной открытки, застывшего с автоматом наперевес прямо напротив полосатого столба с надписью СССР. Расстрел был отложен до худших времен, а командир полка, матеря Саенко, перешел в шедшую следом БМП-эшную КШМ, где со связью было все в порядке. Ко мне подсели два штабных майора и мы зашли на понтон…..

Что было потом? А потом был Нахрин с мятежным афганским артполком и растерзанными советниками, спуск с перевала без тормозов, закончившийся столкновением со скалой за 50 метров до моста через пропасть, Таликанский обстрел колонны полка 12-го января с первой потерей нашей роты ( погиб водитель Турсунбек Худайбердыев по прозвищу “Автобат”), ночные догонялки полка колонной из четырех, только что отремонтированных, машин , неудачный поход на Файзабад с его завалами и промоинами…..И сводки, еженедельные сводки о потерях. Странное, тупое чувство владело мной, когда я передавал их в штаб Армии. Цифры, фамилии…. Все это будто не касалось меня. Мой мир заключался в тесном, насквозь промерзшем радиоотсеке, освещенном тусклой бортовой лампочкой и сигнальными “глазками” радиостанций. Днем я видел лобовые стекла расстрелянных грузовиков, оплавленные дырки от “ коммулятивов” на бортах БМП и БТР-ов, притащенных откуда то на буксирах. А вечером…. Честно говоря, не задумывался, что за каждой цифрой скрыта ЖИЗНЬ, такого же , пусть и незнакомого мне пацана….. Я просто диктовал положенные передо мной тексты. Все как бы шло помимо меня, я наблюдал это со стороны. То, что приключалось со мной- это было мое. А другие…До сих пор не могу объяснить это чувство. Все- таки человек -жутко субъективное создание. Перед ним может происходить что угодно, катастрофы, болезни, смерти близких и не очень людей, но он свято будет верить, что сам он вечен, что все плохое с легкостью минует его самого, оставив лишь след в его богатой на жизненные воспоминания памяти.

В середине февраля я остался один. В том смысле, что мой друг, Олег Михайленко, улетел в командировку в Союз за новой машиной взамен вдребезги разбитой еще во время переправы через “речку”, когда в его “ Чайку” на всем ходу врезался танк. Я, плача, стоял на краю вертолетной площадки, мои плечи еще хранили крепкое пожатие друга, а МИ-8 уносил его, пусть и не надолго, на спокойную Родину, которая была всего в 100 км от меня. Никто из окружавщего солдатского братства не был мне так близок, как Олег . Ведь мы с ним жили в одном доме, учились в одной школе, потом 5 лет в Энергоинституте, и, самое главное, год в Отаре были рядом. А после той злополучной аварии Олег , оставшись “безлошадным”, помыкавшись по экипажам, в конце концов пристал к моему. Родственная душа, человек , который был единственной опорой для меня в то время, просто близкий, кому можно было доверить самое сокровенное, кто понимал меня тогда и кого понимал я….

Тоска была неимоверная , поэтому весть о предстоящем марше из порядком надоевшего Кишима на Кабул была скорее радостной, чем тревожной. Хотя к тому времени “духи” ( а мы их тогда еще называли басмачами) уже просекли, что значит КШМ, в первую очередь выбирая их из общего стада цвета “хакки”, редкий марш обходился без обстрела. В “одном” месте уже зудело, скорее хотелось вырваться из плена снежного файзабадского “горлышка” и увидеть бесконечные апельсиновые ряды кундузских лавок. Сдав место расположения какому-то полку, прибывшему аж из Чехословакии ( вот “повезло” кому то!), мы потихоньку начали выдвигаться. Уже оказавшись в Кундузе, на одном из сеансов радиосвязи я услышал Олега. Он вернулся из Союза и ждал нас в Пули Хумри, который армейские острословы быстренько переименовали в Хули Помри. Радость предстоящей встречи с другом подогревалась, тем, что меня, с его слов, ждал сюрприз. Когда мы наконец-то встретились, не скрою, было место и слезам, за которые и сейчас не стыдно. Кто знает, что такое друг в Афгане, тот многое знает…..

А сюрприз оказался не сюрпризом, а Сюрпризищем! Бутылка водки!!! Правда сначала их было три. Дело в том, что в последний день пребывания в узбекском городе Карши ( где кстати Олег жил энное время, когда там служил его отец) наш ротный, капитан Курушин, решил напоследок побаловать Олега сотоварищи и сводить откомандированную в Союз команду в городскую баню. Ротный расплачивался, бойцы загружались в свеженькую, только что полученную, “Чайку”, когда к ним (солдатам) подошел незнакомец, сразу признавший в них по хоть и отмытым , но все-таки весьма “кирзовым” физономиям, представителей славной 40-й Армии. Он быстренько сбегал в ближайший продмаг и принес три бутылки водки и несколько блоков “Примы”. Слабые возражения пацанов типа “не надо, дядя” были безапелляционно погашены словами “Берите-берите, я в 68-м в Чехословакии был, знаю я про этот интернационализм”. На погрузке подарков бравая команда и была замечена ротным. Но пока он бежал за трофеями, водка чудесным образом исчезла в несчетных “загашниках” “Чайки”. Всю дорогу ротный предлагал почетную капитуляцию, но экипаж, все как один, ушел в полный “отказняк”, утверждая. что ,в лучшем случае, ротному померещилось такое количество божественного напитка. К слову сказать, капитан Курушин был скорее радиоинженер в погонах нежели завзятый строевик, и его интеллигентная манера разговаривать с подчиненными никак не подвигла последних к добровольной сдаче упавшего с неба счастья. По приезду в Пули-Хумри к экспроприации была подключена “тяжелая артиллерия’- начальник связи полка капитан Саенко. Тот, не долго думая, вызвал Олега и разрисовал ему радужную картину рытья окопов до самого дембеля, если тот добровольно не сдаст подарок. Правда был предложен альтернативный вариант: две бутылки -Саенко, одна -“хрен с вами”. Бойцы держали совет и, зная крутой нрав нач. связи, согласились на паритетное предложение. Слово Саенко сдержал, и третья бутылка осталась за ее законными обладателями.

Я добрался до Пули-Хумри где-то 20-го-21-го февраля и сразу же был получен приказ: 23-го февраля, в День Советской Армии выдвинуться на Кабул. Праздник решили отметить накануне, 22-го. Под тушенку с луком распили столь трудно доставшуюся бутылку, поболтали, повспоминали, за завтрашний марш тоже “хлопнули”. Когда уже стемнело, стало ясно, что не мы одни отмечали завтрашнее торжество. Сначала редко, потом чаще и чаще туманную темноту неба стали пронзать красно-зеленые штрихи трассерных очередей. На предложение повеселиться откликнулся КПВТ иэ пули хумринского госпиталя, взвились сигнальные ракеты, по которым пытались вести прицельную стрельбу все, кто распологал хоть каким-нибудь видом свето-стрелкового вооружения. Трассера уходили за низкие облака, оставляя лишь размытые цветные ореолы, расцвеченное небо напоминало праздничные салюты, которые закатывал наш полк по революционным праздникам в такой уже далекой Алма-Ате…Но только напоминало….Не было восхищенных криков полусонных детишек, восседавших на плечах своих, когда-то служивших отцов, не было прильнувших к сильным плечам своих защитников жен и еще не жен. Было несколько тысяч немытых, истосковавшихся по праздникам, по беззаботности и легкости их отмечания, взрослых и не очень мужиков, единственным средством развлечения которых было настоящее оружие, созданное совсем не для увеселения. Созданное УБИВАТЬ! А на земле всполохи этого праздничного фейерверка высвечивали мрачные силуэты техники, готовой завтра наматывать на свои колеса и гусеницы новые и новые километры афганских дорог.

На этот раз мечта подполковника Смирнова сбылась, он расположился в новой олеговской КШМ-ке. Ну а мне предстояло идти со 3-м МСБ, боевые машины которого были распределены между колесной техникой полка. После таликанской бойни, где незащищенные “колеса” попали в ловушку прямо на дороге, мы поумнели, вот только это “поумнение” стоило 12-ти человеческих жизней.

День прошел без приключений, шли да шли. Уже примелькавшиеся пейзажи крохотных дехканских делянок, бесконечные ряды лавок больших и не очень кишлаков и “г’ори, г’ори, г’ори”……,вспоминались слова из вечно любимого “Мимино” ….Олег, шедший далеко впереди ,передавал, что прошли какой-то жутко длинный тоннель. Мы же все карабкались по раскатанным “в лед” шедшими впереди машинами cерпантинам. Вместе с нами поднималась ашхабадская бригада ПВО. Машины таскало из стороны в сторону. Несмотря на приказ не высовываться из люков и усиливающийся мороз, большинство торчало по принципу “одна нога здесь другая там”. Я не был исключением. Будут стрелять или нет -это еще вопрос. А вот улететь в пропасть с ,похожей на каток, дороги, сидя в законопаченной бронированной банке, шанс был, и немаленький. Глотая ртом морозный, разряженный горный воздух, я все время думал о водителе нашей 603-й, Юрке Токареве. Каково ему сейчас высматривать в узком квадрате маршевого окошка БТРа контуры обледенелой дороги, стены противолавинных галерей, ловить каждое движение впереди идущей машины? А мальчишке девятнадцать лет, восемнадцать из которых он прожил в степном казахстанском совхозе под Целиноградом, и афганские горы- первые горы в его жизни…..

В сумерках подошли к тоннелю. Уже позже, по прошествию лет, я узнал, что благодаря расположению на высоте 3500 метров над уровнем моря и длине в 2700 метров тоннель на Саланге занесен в книгу рекордов Гиннеса. Передо мной же зияла выделяющаяся в свете горящих над входом прожекторов тусклая туманная дыра из которой лениво выходил не то пар, не то дым. Колонна стояла, я ,буднично, раз в полчаса докладывал ком. полка через Олега, что движения нет. Cвязь была ,как говорят связисты, “на троечку”, от походной АЗИ (антенна зенитного излучения) в горах не всегда было много толку . Около 22-00 в тоннеле раздались первые выстрелы. На усиливающуюся в тоннеле стрельбу ни c того ни c сего короткой пулеметной очередью огрызнулся БРДМ охраны тоннеля. И началось…… Пальба поднялась нешуточная. Я выскочил из машины, а стояла она второй от входа в тоннель, и побежал в сторону группы офицеров, стоявших возле того злополучного БРДМа. После короткого уставного представления и просьбы пояснить ситуацию услышал короткое “В тоннеле засада, идет бой”. Для передачи такой “новости” “троечки” было не достаточно.

Ободрав в кровь ладони я , вручную, (ну неродной он был на моей машине, просто был воткнут в штатное отверстие и изнутри машины не поднимался!) вытащил “телескоп”, одну растяжку воткнул в снежный сугроб на краю дороги, вторую привязал к двухручной пиле ( жутко полезная в Афгане вещь, а пригодилась!) и швырнул в темноту. Дал настройку. Связь бала почти идеальная! Доложил…В ответ от Олега -“Будь на связи”…. В это время кто-то начал колотить по моей броне. Высунувшись из люка, я увидел какого-то бойца. Он истошно орал, чтобы я заводил машину и гнал в тоннель вывозить оттуда людей. По-солдатски доходчиво,не совсем цензурно, объяснил ему, что стою на связи и срываться с места по приказу неизвестно кого не собираюсь. Пришлось даже автоматом его припугнуть и послать по известному адресу. Боец, высказавшись в том же стиле, что думает обо мне и моей родне, растворился в темноте. Позже, уже на «на гражданке” выпивая в компании таких же ,как и я, первых «афганских” дембелей, выяснилось что ночным крикуном оказался еще один мой однокашник по Энергоинституту Сашка Тимошин. Мы 5 лет в одной компании куролесили, а в ту ночь не узнали друг друга! Его термезский полк нес комендантскую службу по трассе Хайратон-Кабул, вот и столкнула нас судьба на Саланге нос к носу.

По очереди в течение 10-15 минут на меня выходили Олег, нач. связи и ком полка. Я им коротко о том , что услышал от охраны тоннеля, они мне- “Будь на связи”…Наконец я услышал в наушниках незнакомый голос

- Кто у аппарата?

-У аппарата сержант Алесин

-Офицеры на борту есть?

- Никак нет, ст. лейтенант Полянский ( а он был старший машины, не помню его должности, кажется ЗНШ батальона) отсутствует

- Сержант с Вами говорит начальник штаба армии полковник Гришин ( мне до сих пор мерещится эта фраза, но в тот день полковник действительно сопровождал наш полк). Я даю Вам 20 минут на выяснение обстановки и жду доклад…..

Ну вот, Слава, вылазь из-под своего панциря и …..Приказ, товарищ сержант. Приказ…Напялил противогаз ( а он был бессилен против угарного газа, это я потом узнал), АК на плечо и в тоннель.

Там творилось что-то невообразимое. От наполнившего тоннель дыма не было видно противоположной стены. Попадавшиеся навстречу люди были похожи на размытые тени. Кто-то брел к выходу, хватаясь за бетонные стены, кто-то ползал, ошалело матерясь, кто-то уже и не ползал…. Дышать становилось все труднее, я сорвал противогаз. Стало легче. Наконец добрался до места из-за которого и разыгрался весь этот кошмар. Все было просто как армейский устав - где-то посередине тоннеля заглох танк, а в него врезался грузовик. И почти три часа утрамбованная колонна стояла в тоннеле не выключая двигателей. Отравившийся угаром прапорщик-ракетчик застрелился, одурманенные люди на одиночный выстрел ответили перестрелкой. Не было в тоннеле никаких “духов”. СВОИ СТРЕЛЯЛИ В СВОИХ! В панике начали дергать технику, кто-то попал “под раздачу “ и по этой причине.

Разузнав что к чему, я попер обратно- доклад то ждут. На дороге увидел нашего офицера (судя по форме), лежавшего ничком. Приложил пальцы к сонной артерии, пульс был, жив бедолага. Вокруг никого, попытался взвалить его на себя. Тяжелый блин, да и я далеко не “Рэмбо”. Пока возился, краем глаза заметил бородача, быстро идущего к выходу. Наверное это был водитель одной из афганских “бурубухаек”, благополучно забурившихся в тоннель вместе с нами. Жестами показал ему, дескать помогай, не нам одним интернационализм проявлять на твоей земле. Не отказал, сознательный оказался, а может автомата испугался. Вдвоем взвалили ракетчика и поволкли . Я еще и его автомат прихватил, старенький АКС. Два автомата, противогаз, вывалившийся из сумки и мотающися между колен, угар и высокогорье начали делать свое дело- я стал уставать. Отдал один автомат помощнику, стало легче, понесли дальше. Пройдя метров 50, мельком взглянул на афганца. Автомата у него не было. Моего автомата! Ведь это его я отдал впопыхах. У меня на плече болтался чужой…..Опять же жестами, “куда дел?” в ответ характерный взмах руки в глубь тоннеля, мол “где ты дал, там я и оставил”. Стало не по себе… Что делать? Бросить нашего из-за автомата на глазах у бородатого или, спасая человека, двигать дальше, навстречу свежему воздуху и трибуналу? Я выбрал второе…..

Уже когда в тумане зазияла черная дыра выхода из тоннеля, нам навстречу попались бегущие навстречу бойцы. Я передал им нашу ношу, хлопнул по плечу афганца и….. побежал обратно, искать автомат. Все тоннельные галереи были похожи одна на другую. Сколько я бежал не знаю, автомата не было. Начала кружиться голова, во рту усиливался сладковатый привкус, мысли пошли куда-то вразброс. Начала преобладать одна “вертай обратно ,Слава, пока тебя самого вытаскивать не пришлось”….. Выходил из тоннеля уже по стенке, как те, кто попадался мне, когда я только вошел туда.

На выходе кто-то повалил меня в снег, рванул ворот ХБ. Меня рвало, я жевал снег и вновь блевал….

Добрался до своей КШМ-ки, вышел на связь и попытался описать все увиденное. Язык явно был не в ладах с мозгами, я понимал, что нес какую то охинею про трупы, разбитую технику, афганского шофера….. Короче полный бред. От меня ждали четкого доклада, а я…. С трудом успокоив меня, поняли в чем дело и велели найти кого-нибудь из офицеров. Долго искать не пришлось, сам собой появился весь в копоти и не на много отличавшийся от меня по степени восприятия окружающего ст. л-т Полянский, который все это время тоже был в тоннеле. С грехом пополам и он втолковал о случившемся. Был дан приказ движения не продолжать, ждать распоряжений. Около двух ночи Полянскому было приказано выяснить наши потери.

Метрах в пятидесяти от тоннеля стояло здание дизельной электростанции, единственное теплое место на перевале. Туда нам со старлеем и посоветовали сходить офицеры из охраны тоннеля. Тусклые лампочки, горевшие в машинном зале электростанции, освещали жуткую картину. Рядом с бредившими живыми людьми лежали неприкрытые трупы с начинающими чернеть лицами ( явный признак отравления угаром), были “огнестрельные” и передавленные колесами и гусеницами. Наших “ краснопогонных 200-х” мы насчитали 16 человек. Сколько было ракетчиков не знаю. Уже пробиваясь к выходу я услышал плач. Плакал афганский мальчишка лет 14-ти. Возле него лежал бородач с восковым лицом, почерневшими глазами и чуть приоткрытым ртом. Он был мертв….. Это был, тот самый ,что еще несколько часов назад помогал мне тащить нашего офицера…….

Утро было прекрасным настолько, насколько только может быть утро в зимних горах. Ярчайшее солнышко, искрящийся в его лучах снег! И только строго по-военному разложенные кучи амуниции у входа в тоннель напоминали о вчерашнем. Шапки, противогазы ,оружие… Голова трещала как с хорошего бодуна, то ли от высокогорья, то ли от недосыпа, то ли от вчерашней отравы, то ли от всего вместе взятого. Мутно давила одна и та же мысль- “ АВТОМАТ”…Я побрел к куче оружия, прихватив подобранный вчера АКС, надеясь на авось. Офицеры стоявшие рядом встретили меня весьма не дружелюбно- еще бы, оружие потерял. Один из них правда спросил :

- Постой, а это у тебя что?” – и ткнул пальцем в мою вчерашнюю находку.

-А это я вчера в тоннеле подобрал

От группы офицеров отделился высокий лейтенант с бледным лицом и произнес:

- Ну-ка, Ну-ка… Да это же мой! Выходит это ты меня вчера оттуда вытащил?

- Выходит я…

Офицеры подобрели и разрешили мне порыскать в автоматной куче. И….. О Чудо! Вот он, мой родной. Быстренько пройдя элементарную процедуру на предмет соответствия наличию, я уже через 5 минут сидел на корме моей “Чайки “, нежно поглаживая вчерашнюю потерю. Сценарий предстоящих объяснений “особистам” начал тихо умирать ( благо хватило ума не рассказать вчера никому про потерю оружия) , и мной овладело чувство жуткой “расслабухи”. Вчерашняя ночь заняла свое место на полочке памяти, а вокруг благоухало горное утро. Вспоминалась родная Алма-Ата, Медео с мирными безобидными горами и его катком, известным на весь мир, где я проводил каждое свое студенческое воскресенье с той, которой не было сейчас рядом. Ее не было не просто географически, глупо было бы надеяться на ее присутствие здесь, на Саланге, ее просто не было со мной …Я по-прежнему любил ее и, мысленно, разговаривал с ней. Разговаривал не только сейчас, откинувшись спиной к похожему на боевую БТР-овскую башню, только без ствола, корпусу бензо-генератора, подставив свою помятую физиономию утреннему солнышку и сощурившись от кайфа продолжения жизни, разговаривал морозными ночами, желая ей спокойного сна, глядя в темноту чужого неба, вспоминал ее, когда “духовские” пули долбили по броне моей 603-й или когда, торча из люка идеальной мишенью, рыскал прожектором по дувалам, заблудившись на ночном марше, . Наверное о ней я думал даже чаще, чем о своих “стариках”. Хотя какие они были “старики”, я сейчас- их тогдашний одногодок. А вот отца уже год как нет…….

В прищур заметил одинокого бойца, бредущего вдоль колонны в сторону тоннеля. Коля Фокин, и опять без гранатомета! Детское пухленькое лицо доброго мультяшного персонала, ленноновские кругляшки очков на нем….

- Фокин, ты куда?- окрикнул я его

- Туда- Коля абстрактно махнул в сторону зияющей тоннельной пасти.

Выяснилось, что Коля потерялся ночью, отстав от машины, в которой ехал, отлучившись по нужде. Ночевал черте где, у танкистов. Я был добрый “дед”, тиранить “молодых” не входило в мои моральные устои и я великодушно принял отставшего бойца в свой экипаж. Доложил о “находке” начальству. Саенко, согласно традиции, пообещал расстрелять Фокина как только увидит, ведь тот уже числился среди без вести пропавших.

Около 16-00 дали команду на движение. Опять в тоннель…. Кто-то сказал, что лучшим подручным средством от угара является обоссанная тряпка, плотно прижатая к носу. Помочившись на запасные портянки и соорудив из них нечто среднее между респиратором и хирургической повязкой мы двинули в тоннель. Завелся только один двигатель. Позже выяснилось, что во время подъема на Саланг второй “движок” перегрелся. ( к слову. второй заклинит под Чарикаром и мы дойдем до Кабула на еле дышащем и наспех починенном “перегретом”. Там, под Кабулом, мы поставим на нашу машину два новых движка, персональное дело комсомольца Юрия Токарева о выходе из строя боевой техники будет вынесено на обсуждение комсомольского собрания роты, но он будет оправдан, а в день моего возвращения в Союз Юрка станет водителем КШМ командира полка)

Оказалось, что дорога в тоннеле сначала немного идет на подъем, а примерно после середины- на спуск ( то-то вчера бегать было трудно) На подъеме мы заглохли. Полянский не растерялся и дал отмашку идущей сзади БМП толкать нас. Водитель БМП оказался просто ас-ом. Мягко, почти без толчка он потащил нас впереди себя. Миновав верхнюю точку тоннельной дороги, наш БТР разогнался по инерции и, после нескольких Юркиных попыток завестись “с ходу”, завелся.

Выход из тоннеля встречал нас фантастически нереальной картиной. Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан…По мере приближения, выход из этой проклятой норы увеличивался в размере и менял свой цвет. От кроваво-красного, как напоминание о вчерашней трагедии, до нежно сиреневого как знак, чего-то светлого и уже совсем не страшного. Эту игру света подарил нам на прощанье тот самый газ-убийца, что душил нас вчера в тоннеле.

Вскоре после выхода стемнело. Ехали молча. И вдруг Коля Фокин неожиданно предложил: - Товарищ сержант, можно я стихи почитаю?!!!!........

- Ну давай, Фокин, порадуй- вяло отозвался я

И Коля начал читать…. Добродушное, совсем детское, Колино лицо становилось то серьезным, то светлым, то совсем уже “нездешним”. Каждый из нас думал о своем….. А Коля читал…. Читал наизусть Ахматову, Гумилева, Цветаеву! И наконец…..

Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями -

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана -

Прольется пламенной смолой.

- Пока жива, с тобой я буду -

Душа и кровь нераздвоимы, -

Пока жива, с тобой я буду -

Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой, любимый,

Ты понесешь с собой повсюду,

Ты понесешь с собой повсюду

Родную землю, милый дом.

- Но если мне укрыться нечем

От жалости неисцелимой,

Но если мне укрыться нечем

От холода и темноты?

- За расставаньем будет встреча,

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернемся оба - я и ты.

- Но если я безвестно кану -

Короткий свет луча дневного, -

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, млечный дым?

- Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он стал бездомным и смиренным,

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

Когда состав на скользком склоне,

Вдруг изогнулся страшным креном,

Когда состав на скользком склоне

От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,

В одной давильне всех калеча,

Нечеловеческая сила,

Земное сбросила с земли.

И никого не защитила

Вдали обещанная встреча,

И никого не защитила

Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь,

Всей кровью прорастайте в них, -

И каждый раз навек прощайтесь,

Когда уходите на миг!

Трясясь в прокуренном вагоне……

Никто из нас не знал, куда нес нас восьмиколесный прокуренный вагон №603. Что-то было неправильное в соседстве великих стихов о любви и того, что довелось нам пережить всего день назад. А может наоборот, это и была единственная на то время правота?

p.s. После дембеля я перестал любить горы. Даже проезжая в автобусе по медеусскому ущелью в компании весело щебечащих сверстников и сверстниц я постоянно бросал взгляды на горные карнизы вдоль дороги. И до сих пор от запаха выхлопа работающей на морозе дизельной техники что-то сжимается у меня внутри…….

ОСЬКИН Александр

Программа "Время" Программа "Время". Голубой экран. И элегантный диктор на экране Читает по бумажке, что в Афгане Заложен сад в честь дружбы наших стран. Пройдя Афган и поперёк, и вдоль, Не видел я ни сада, ни той дружбы. Лишь на лице солдата срочной службы Я видел боль, страдание и боль, Когда его безногого несли По трапу самолёта санитары. А ноги где-то там, под Кандагаром, Остались навсегда в пыли. Программа "Время". Голубой экран. И элегантный диктор на экране Читает по бумажке об Афгане. Но вы не верьте - всё это обман. Всё ложь и вымысел - от А до Я. В неведенье вас столько лет держали, А нам посмертно ордена давали. И, сами понимаете, не зря.		Я был когда-то взводным на войне... Я был когда-то взводным на войне - Простым пехотным взводным, лейтенантом. Поэтому, друзья, простите мне Отсутствие писательских талантов. Пусть стих коряв, порою рифмы нет, Запутаны пусть мысли и туманны - Но я ведь был когда-то на войне И о войне писать не перестану. А также о любви, друзьях, жене, О первом снеге, солнце и ненастье... Я был когда-то взводным на войне, Но очень мира хочется и счастья! Цветут магнолии весной в Джелалабаде Цветут магнолии весной в Джелалабаде. Ну, чем тебе, браток, не райский уголок! Там хорошо весной, но нам туда не надо. И нас там не было бы, если бы не долг. Нам говорят, что он "интернациональный"! Кому, чего, зачем и сколько мы должны В этой стране, на этой улице центральной, Где за "бронёй" бегут вприпрыжку пацаны? Где сверлит спины кто-то нам недобрым взглядом - Как ни крути, а мы пришли сюда с мечом! Цветут магнолии весной в Джелалабаде. Здесь хорошо весной. Но мы-то здесь причём?
Мне б девчонок обнимать да целовать... Мне б девчонок обнимать да целовать. Мне бы ночи у костра под звон гитар. А приходится в Афгане воевать, Сапогами мять провинцию Кунар. Мне б рассветы на Днепре и тишину, И уха чтобы дымилась в котелке. Но, как в омут, окунули нас в войну. Вместо удочек АКМС в руке. Война есть война. На ней я солдат. Чужая страна, И горечь утрат, И радость побед, И ночи без сна... Во все времена Война есть война. Мне б жениться в свои двадцать с лишним лет. Мне б иметь, как говорится, свой очаг. А приходится в горах встречать рассвет, Где за каждым камнем притаился враг. Мне б сынишке сказки Пушкина читать Про царя и Золотого петушка. А приходится орать "Такую мать...", Когда вдруг в упор ударит ДэШэКа. Война есть война. На ней я солдат. Чужая страна, И горечь утрат, И радость побед, И ночи без сна... Во все времена Война есть война. Мне б каштаны на Крещатике в цвету. Мне б Русановку, Подол и Оболонь, А приходится брать штурмом высоту И кричать охрипшим голосом: "Огонь!". Мне б выращивать тюльпаны по весне, Хотя Богом мне талант такой не дан. Только, в этой необъявленной войне Цветком смерти почему-то стал тюльпан. Война есть война. На ней я солдат. Чужая страна, И горечь утрат, И радость побед, И ночи без сна... Во все времена Война есть война. Песня в исполнении автора		23 февраля 80-го. Саланг. Бесконечной змеёй под гусянки дорога ложится - Мы по ней за пол дня чуть ли не к облакам поднялись. И встречает Саланг нас зияющей чёрной глазницей. Слава Богу, за ним до Кабула теперь только вниз. Только вниз. Только вниз. Иногда можно даже накатом. Только вниз. Только вниз. Вниз, к финалу бесславной войны. Но об этом бесславье узнаем мы с вами, ребята, Лишь спустя много лет на обломках великой страны. А сегодня вперёд на ту сторону, да поскорее! Впереди ЗСУ, за ней я, ну а дальше за мной ЗИЛ-130 афганский, раскрашенный как галерея - Нет павлинов на нём разве что на трубе выхлопной. БМПэшки идут вперемешку с ракетной бригадой. Загазован тоннель так, что кисти руки не видать. Не колонна на марше - мычаще-ревущее стадо, Что на бойню спешит, чтобы кони на бойне отдать! В общем, двигались мы по тоннелю почти, что на ощупь - Десять метров вперёд, потом стоп, потом снова вперёд. А что было потом - позабыть о том было бы проще... То, что было потом, в моей памяти болью живёт. Где-то там, впереди, захлебнулась "коробка" в колонне. Всё, ребята, приплыли.... Сегодня проблемы у нас... Не спасёт от угара ни ПАЗ, ни резиновый слоник: Только мокрая тряпка на морду - единственный шанс. Мне, комвзводу, пришлось заменить за штурвалом стармеха. Ну и день! Нас забыли сегодня и Бог, и Аллах! Капитан из ракетчиков, видимо крышей поехав, Застрелился бедняга несчастный у всех на глазах. Мои парни в десант из автобуса взяли афганку. Под ногами десятки упавших бесчувственных тел... А колонна пошла, просто их, намотав на гусянки - Тех, кто к жизни стремился, кто так умирать не хотел. Кто-то скажет, что лгу - не бывало такого в Афгане. Просто быть не могло! Навожу, мол, я тень на плетень. Пусть историки судят, меня уличают в обмане. Я ж всего лишь поведал о том, как прошёл один день Из трёх тысяч трёхсот дней предательства и героизма, Бестолковых приказов и верности долгу солдат. Двадцать шесть лет спустя, когда смотришь сквозь времени призму, Авантюрность войны той сильнее видна во сто крат. По тексту на странице автора Оськин Александр Юрьевич: Я был когда-то взводным на войне...

ХРИСТЕНЗЕН Юрий

Шабази

В современном кино очень легко убивать и быть убитым. Потому что не нужно хоронить тех, кого убили в первой серии. Люди на экране мрут как мухи, а на оставшихся живых извергается море огня, дыма и прочих землетрясений.

То ли дело старое кино. В фильме "Семнадцать мгновений весны" за 12 серий погибло всего несколько человек. И ничего, смотрели и пересматривали. А Бондарчук в своем кино положил целую роту, и духов перебил столько, что их пришлось размножать с помощью компьютерной графики. Тоже смотрели. Реклама там всякая, и тема очень интересная. Но будем ли пересматривать? За западные блокбастеры я вообще молчу. Там уже в начале фильма понятно, что в конце в живых останутся только главные герои, и основная интрига в том, каким именно образом погибнет остальное человечество. На самом деле, человека убить не так-то легко. Вернее, и сложно и легко. Можно упасть на землю с высоты человеческого роста, удариться головой об асфальт и умереть. А можно...

Было это весной 85-го. Когда точно? Лахорсар, Сегекоруна, Карган, Маравары, Шабази, Дандуна, Бабур, Бадель. Пока помнится примерно так. Ребята подтянутся, дополнят и подправят. А пока пусть будет так. В тот раз в батальон из Союза пришел новый комбат, и решил устроить учебный выход прямо рядом с расположением батальона. Нет, наверное Шабази было до Маравар. Маравары тоже были учебным выходом, только в исполнении пятого батальона СпН, а там не только комбат, но и почти весь личный состав только прибыл из Союза. Кстати, расстояние от ППД до Шабази, Маравар и Сангама, примерно одинаковое. Но наш новый комбат был не таким храбрым, как комбат спецназа, и потому учебный выход мы проводили на нашем же берегу Кунара. И когда появились духи, мы не стали за ними гоняться, а доблестно драпали. В общем, я не знаю, чем провинились жители Шабази, кроме того, что они жили прямо под боком у батальона, но именно в Шабази мы пошли на этот раз. Но, обо всем по порядку.

Рано утром собрались, прошли Асадабад, и втянулись в ущелье. По левой стороне перед Шабази начинается невысокий отрог, на который мы взгромоздились, чтобы осмотреться. В смысле взгромоздились мы все, а осматривались только офицеры. Причем, чуть ли не в оптику СВД. Мы в это время балдели после небольшого подъема сидя на камушках. Чего там высмотрел командный состав в свои окуляры, не знаю, но через какое-то время мы потянулись по хребту отрога в глубь ущелья. В общем, выход как выход, ничего особенного.

В кишлаке залаяли собаки, и даже если жителям не сообщили заранее о засаде доброжелательные "зеленые" хадовцы, лай собак с потрохами выдавал наше приближение. Так что через какое-то время, мы спустились в пустой кишлак, а духи поднялись на хребет, который мы до этого занимали. Каждый выполнил свою задачу. Мы могли спокойно прочесать дувалы и доложить о блестяще проведенной засаде, а духи лениво постреляли бы вслед, оплакивая плохо припрятанные впопыхах кассетники Шарп и часы Сейко. Думаю, новый комбат даже лелеял мысль понаграждать себя немного. В общем, разошлись бы миром с чувством выполненного интернационального долга. Но случилось то, что случилось.

Мы сидели за камушками и чего-то ждали. Вернее, чего-то ждали офицеры, а мы ждали приказа идти дальше. Какого черта этот дух вышел прямо на нас, одному богу известно. Или Аллаху? Только-только светало, в ущелье опустился туман, и там могли спокойно разойтись незамеченными полки Александра Македонского и персидское войско, не то что мы и духи. Но то ли тот дух обкурился с вечера, то ли хотел отомстить шурави своей афганской местью, в общем, стоял он чуть выше по склону метрах в пятнадцати от нас с буром наперевес.

Не помню точно, кто из ребят увидел его первым, но крик "дух" прокатился по ущелью, и сразу за ним раздалась длинная очередь, опустошившая магазин от РПК. Длинная она была тогда. Сейчас разделив емкость магазина на скорострельность калашникова, я понимаю, что длинней четырех с половиной секунд ну никак не получалось. А тогда я успел за это время вжаться в землю и даже чуть-чуть протиснуться вглубь. Чего было дальше, помню плохо. Длинная-длинная очередь, потом длинная-предлинная пауза. Все вместе заняло секунд шесть-семь. Когда я приподнял голову, дух стоял, как не бывало, и целился в нас из бура. Оказывается, человека убить не так-то легко.

А вы что думали. Думаете легко навскидку попасть в человека с пятнадцати метров? Это в мишень легко, а в человека очень сложно. Тем более, в человека, который целится в тебя. Это, наверное, тот навык, которым отличаются профессиональные военные, прошедшие не одну войну, от вчерашних школьников. Передо мной до сих пор стоит лицо этого бородача с чалмой на голове и буром в руках.

Когда я начал стрелять, прошла еще одна вечность. В конце этой вечности духа заволокло пылью от врезающихся в камни пуль. Еще одна вечность ушла на то, чтобы пыль рассеялась. Дух стоял, как не бывало, и ствол бура смотрел прямо на меня. По крайней мере, мне казалось, что на меня. Потом еще одна вечность и снова пыль. На этот раз, духа на месте уже не было. Кто-то еще из ребят выпустил в камни магазин. Уже стало понятно, что дух упал, но в суматохе все палили наугад, и в образовавшемся облаке просто невозможно было разобрать, что к чему. Благо, перезарядка оружия в стрессовой ситуации задача еще похлестче, чем сама стрельба, так что когда магазины у народа опустели, все понемногу стали озираться.

Дух лежал за камнем, и на виду торчала только его нога. Вот тут и настал черед комбата. Наконец-то выбравшись из-за камней, он по настоящему, по военному, одиночными выстрелами начал стрелять по ноге. Надо отдать ему должное, стрелял он не плохо, и скоро из-за камней показалось все тело. Кого-то из ребят послали за буром, и мы начали потихоньку оттягиваться по ущелью назад. Там встретились с остальными группами. Бойцы из роты прочесывали пустые дувалы, а я гордо нес трофейную винтовку. Вернее тогда еще не гордо. Сначала мы ее протерли от человеческой плоти и с интересом по очереди рассматривали. Прицельную планку, откалиброванную до двух километров, длинное деревянное цевье, отверстия от пуль в прикладе. А вот затем ее уже нес я, при том очень гордо.

Правда, продолжалось это не долго. Духи наконец-то забрались на хребет, собрались с мыслями и стали неспешно постреливать в нашу сторону. Я в ответ пару раз пальнул из бура. Не столько с военной необходимостью, сколько просто ради интереса. Пока еще офицеры не забрали ее, и не передали хадовцам. Которые в свою очередь передадут винтовку "зеленым", которые в свою очередь, продадут ее духам. В общем, круговорот буров в природе.

Но я отвлекся. Броня поджидала нас в том месте, где слева в ущелье начинается дополнительный отрог. Именно там мы под утро поднялись на хребет и именно там остановились, чтобы осмотреться. Так вот, отрог этот со стороны русла оканчивался вертикальным обрывом, высотой несколько десятков метров. Как раз к тому времени, когда мы подошли к броне, духи оседлали вершину обрыва, и тут началось самое интересное.

Вы никогда не видели, как человек ныряет рыбкой в воду? Видели? А вот теперь представьте, что вы ныряете не в воду, а в броню, и в руках у вас автомат, а за спиной радиостанция. Представили? А теперь представьте, что вы ныряете в люк, который находится на высоте вашего роста от земли, на которой находитесь вы. Как вы думаете, сколько времени нужно взводу, чтобы оказаться в броне?

Открою вам маленькую тайну, есть вещи, которые не подвластны никаким нормативам. Любой человек, которому известны звуки войны, в случае опасности прячет свое тело мгновенно. Совершает олимпийские прыжки, поднимает любой груз. Он может в стрессовой ситуации никуда не попасть из автомата с двух метров, но в доли секунды закинет свое тело в небольшое отверстие на башне БМП. Потому что этим управляет не разум, а инстинкт. Инстинкт самосохранения, который сидит в человеке сильнее, чем любые приобретенные навыки.

Так вот, когда в люк запрыгивал я, там уже кто-то был. Вернее, там уже были практически все. Места в башне не больше чем на переднем сиденье запорожца, но я довольно комфортно разместился на чьих-то руках, ногах, головах и прочих частях тела. Пули цокали по броне, но внутри это уже не сильно беспокоило. Я высунул ствол в приоткрытый люк и стал огрызаться из АК-74. Понятно, что в белый свет, но мы же, черт возьми, армия. Должны показать, что мы тоже стрелять умеем. Броня молчала, потому что вертикально вверх даже БМП-2 стрелять не умеет.

И вдруг крик. Панин, кажись это был он, держится за шею и кричит. Ну, думаю, хана. Чего-то влетело, или срикошетило в открытый люк и под таким углом вошло в загривок. Бр-р-р-р. Оказалось все гораздо проще. Парню за шиворот попала раскаленная гильза от АК. Отстреливался только верхний ярус пирога, образовавшегося в башне, а гильзы, падали на нижний. Пока это был первый рожок, и гильзы рикошетили от х/б и падали на пол, никто не возмущался, но когда гильза из третьего магазина была зажата между подшивой и голым телом... И еще одно замечание. Уж не помню у кого, был автомат с пластиковым прикладом и цевьем. Тогда они только появились в войсках. Так вот, пластик этот во время стрельбы нагревается и сильно воняет. Понятно, в башне и так было не продохнуть из-за запаха мужских тел и пороховых газов, но пластик своим резким запахом выделялся даже на фоне такого букета.

Закончилось все так же славно, как и начиналось. Мы довольно быстро и без потерь ретировались в расположение батальона. Совершенно тривиальный, ничем не выдающийся выход. Если бы мы вообще никуда не ходили, советско-афганские отношения только бы выиграли. Захваченный бур это конечно здорово, но до нашего прихода, он скорее всего просто стоял в углу. А после. У убитого афганца тоже ведь была семья. В общем, пока мы никуда не ходили, нас тоже особо не трогали. Обстреливали, но как-то лениво. Видно было, что духам в облом лишний раз коробку от ДШК на Лахорсар тащить. А после. Именно в 85-м начались ракетные обстрелы, которые унесли столько жизней. Но об обстрелах не в этот раз и, возможно, не в моем изложении.

Комбат покомандовал батальоном не долго. У нас вообще, в этот период комбаты менялись как генсеки. Буром, как я уже говорил, чуть по-баловались, да сдали хадовцам. Еще в ущелье, когда проверяли магазин, оказалось, что все-таки один выстрел дух сделать успел. Промазал, но успел. У него видать тоже нервы не железные. Один из патронов того бура хранится у меня дома. Слегка помятый руками моего покойного отца, который заявил, что боевому патрону в доме не место, и выковырял плоскогубцами из него весь порох. Я не смог объяснить ему, насколько ценен для меня этот патрон. Или он не смог меня услышать.

Мне вообще кажется, что некоторые вещи я могу рассказать только здесь. Вот так, незнакомым людям прямо в экран. Может быть потому, что сюда не заглядывают обыватели с улицы, а может просто потому, что незнакомые люди не отягощены личными взаимоотношениями со мной. Они не раздражены по поводу того, что я поздно пришел домой, встречаюсь не с теми людьми, или не помыл после себя посуду. С незнакомыми людьми проще. Вот не писал, не писал ничего, а сегодня утром взбрендило, сел и написал. О великом и беззаботном времени. О нашей молодости.

Одесса, 6.08.2006

Христензен Юра, он же sn258, он же Христос.

Азадбаш

Предисловие

Времени что-то править сейчас нет, потому я решил просто скопировать свой пост из комментариев к рассказу Глеба Боброва. Это не попытка примазаться к кому-нибудь известному, а просто кусочек текста, который написан на одном дыхании после прочтения "Чужих Фермопил". Кусочек получился не маленьким, и по прочтению вполне достойным, чтобы жить на этой страничке. Единственный минус, или, если хотите плюс. Перед прочтением этого комментария, нужно сначала прочесть рассказ, который собственно комментируется. Так что милости прошу в гости к Глебу Боброву на страничку Фермопил.

Бобров Глеб, "Чужие Фермопилы"

Прочитали? Ну, теперь можно расслабиться и читать дальше.

137. sn258 (sn258@mail.ru) 2006/02/08 23:42 [исправить] [удалить] [ответить]

> > 11.Глеб Бобров

>...

>Я, со своей стороны, приведу "невероятную" историю, которой сам был свидетелем.

> Сергей Квасов, москвич, призыв осень 83 г. По неосторожности, пацан поставил на-попа предварительно не разряженный АГС. Прямо в ранце. Тот выстрелил. В упор Серега получил ранение в голову. Граната снесле правую половину нижней челюсти и со всеми осколками костей и зубами вышла под затылком. В каске была дыра - с кулак. Граната прошла между сонной артерией и позвонком (выкрошила кусок). Пацан остался жив (коммисовали). На лице небольшой шрам, сзади - оже. Такого не бывает! И тем не менее... Я все это рассказываю, в виде иллюстрации - жизнь круче выдумок о ней.

> ...

1985-й год, Ватапур. Малому пуля проходит навылет через переносицу и уходит под мышкой. Как нужно было извернуться в этот момент, я слабо понимаю, но в итоге две маленькие, почти незаметные точки на носу, небольшой шов под мышкой и Красная Звезда на груди. Все, больше никаких последствий.

По ходу моего поста наверное будет еще много параллелей, но так уж устроена человеческая природа. Мне двадцать лет некому было об этом рассказать, а тут нахлынуло. Так что сами писали, сами теперь и слушайте.

Желтуху я подхватил в конце августа 84-го. Вернее, в это время я пожелтел, а подхватил, наверное раньше. Медчасть в Асадабаде представляла собой маленькую коморку в глиняном дувале с двумя матрасами на полу. Жрать не хотелось, да никто особенно и не предлагал. Август не самый разгар для желтухи, так что лежал я один. Бригада была на очередной операции, и вертушек я прождал больше недели. Потом еще недели две слонялся в медчасти в Джелалабаде. Пару раз ездили на аэродром, но то ли бортов на Кабул действительно не было, то ли летело начальство, которому взападло было брать на борт желтушников, но улетели мы только когда в медчасти появился 200-й. Парню пуля от ДШК попала в пах, а во время операции как назло отключился свет. Пока медики бегали как ужаленные и разбирались что к чему, короче на следующий день борт на Кабул был, и место для желтушников на нем нашлось.

Оказалось, что в тот день, когда я прилетел в Кабул, была самая-самая первая отправка в Союз. Причем не просто в Союз, а в мою родную Одессу. Я чуть локти не кусал. Но, нет худа без добра, на следующий день я полетел вторым бортом в госпиталь в Самарканд. Там я служил в учебке, и у меня остались знакомые. Так что уже на второй неделе у меня появилась гражданка со всеми вытекающими. После месяца дороги Асадабад-Самарканд, белки глаз были уже почти в норме, и я ничем особенно не выделялся на фоне окружающих. Но я сейчас не об этом. Месяц в госпитале пролетел быстро и в начале октября я оказался на той самой пересылке в Азадбаше.

Призывался я весной (или даже вернее летом) 83-го. Для тех, кто не дружит с арифметикой, "дедушкой" я стал именно в Азадбаше. И многое из того, о чем написал Глеб Егорович ... стоп, Глеб Леонидович, наблюдал со стороны своего призыва.

Начнем с того, что наша отправка прибыла в Азадбаш первой. Для тех, кто не понимает о чем я, самой первой. То есть самые первые тридцать отморозков прибывают в кадрированную дивизию. Для того чтобы было понятно, в полку, куда нас распределили, было три подполковника и старшина каптерщик. И все. Младшие офицеры появились уже позже из резерва командующего. Мы были первыми ласточками, а дальше пошло-поехало. Каждый день прибывал народ из госпиталей, потом в дивизии проходили сборы партизан, потом через нее пропустили весь афганский карантин. Это все было очень похоже на муравейник, с одной только разницей, все муравьи были из разных мест и при этом еще постоянно менялись.

Теперь о колорите. В госпитале мы не то чтобы подружились, но представляли собой слаженный армейский коллектив, в котором все табели о рангах были уже расставлены. И вот этот слаженный коллектив с гоготаньем вваливается в пустую казарму коек этак на 200. И первое, что коллектив видит, табуретка, летящая через всю казарму в самую гущу этого самого коллектива. Вслед за табуреткой из каптерки вываливается длиннющий и худющий старшина сверчок с головой и кулаками примерно одного размера. После госпитальной расслабухи с андроповкой и жареной картошкой в койку, табуретка была для меня неприятной неожиданностью. Но потом я понял, в Азадбаше иначе нельзя. Здесь была слишком большая текучка, и времени на выяснение своего места под солнцем было очень мало. Сумел сразу объяснить кто ты, молодец, не сумел, того и гляди затопчут. И не важно, какого ты срока, и какой национальности. Если покажешь слабинку, тут же найдется сроком постарше и рожей по-красивше, которому понравятся твои шапка, сапоги и ремень. А с учетом того, что офицерский состав присутствовал лишь номинально, а каптерщик жил в роте, у него выработался условный рефлекс с табуреткой. Странно, но похоже за все это время он умудрился никого не зашибить насмерть. И самое интересное, ни разу табуретка не полетела назад. Это я насчет готовности к действию. Даже самые свирепые урюки садились на жопу и после беспрекословно признавали главенство старшины. А он, между прочим, по национальности был молдаван. Одеяла вновь прибывшим выдавались строго по мере того как они лежали в каптерке и лишь потом менялись среди нашей пестрой братии. И никому не приходило в голову потребовать себе более новое одеяло именно у каптерщика.

Сорок дней в роте пролетели быстро и запомнились лишь несколькими событиями. Первое, это когда хлеборез из молодых положил топором четырех дедушек и слинял с орудием труда из части. Не буду вдаваться в душераздирающие подробности, но поговаривали, что он просто не был сторонником пассивного группового секса. Нашу роту по тревоге выставили на посты на дороге. Нетрудно понять, что оказавшись среди бела дня на гражданке, мы не преминули этим воспользоваться. Туда мы ехали на бортовом урале и высаживались по трое, а назад нас по трое же грузили через борт штабелями. В результате трое оказались на губе в Чирчике. Когда грузовик разгружали возле роты, один оказался недостаточно пьян, чтобы лежать, но достаточно нетрезв чтобы рассказать командиру полка все что он о нем думает. Еще один товарищ был слишком тяжел, и молодые уронили его на кого-то из старших офицеров. За что посадили меня, хоть убей не помню, потому что я не был тяжеловесом, а уж говорить на тот момент точно не мог.

Короче, неделю мы кантовались в Чирчике, который особенно запомнился десантурой в карауле с микромайором начкаром. Губари с трепетом ожидали очередного их пришествия. Благо нас троих афганцев и капитана, который сидел в офицерской камере, они не трогали. Зато остальные получали за себя и за того парня. Это было второе запомнившееся событие, которое случилось сразу же за первым.

Третье произошло непосредственно перед той самой ротой отправки. Здесь нужно сказать пару слов о контингенте младших офицеров из резерва командующего. Резерв этот использовался для замены погибших и комиссованных офицеров. Нетрудно догадаться, что особой радости ожидание такой замены не доставляло. Кто-то поник, а кто-то наоборот, писал рапорты, чтобы уйти скорее. Мы частенько общались с офицерами так сказать в неформальной обстановке. Им было интересно расспросить, что да как, а мы с садистским удовольствием рисовали картины под названием "вешайтесь". Не всегда конечно. Чаще это было нормальное общение почти ровесников, но когда попадался кто-то особо впечатлительный...

Но, я снова не о том. Как ни странно, в бардаке, который творился на пересылке, мы вполне достойно обустроили свой быт. Каждый вечер после ужина мы выходили в небольшой овражек за пределами части и оприходовали там две-три бутылочки водки. У нас был свой коллектив из пяти человек и именно в Азадбаше я научился четко разливать поллитру по пяти стаканам с помощью спичечного коробка. Бардак бардаком, но распитие на территории части, мягко говоря не приветствовалось, и за это можно было спокойно угодить на губу. Никаких чурок родственников, кстати, в дивизию тоже не допускалось. Короче, мы преспокойненько квасили в овраге без всяких там молодых под койками, хотя после возлияния случалось и тянуло на подвиги. Так вот, после одного из таких возлияний, уже на территории части нас остановил наряд из трех лейтенантов. Кто-то из них был старлей, но это сейчас не столь важно.

Нас было двое, мы перед этим хорошенько подогрелись и наряд был немедленно послан по известному адресу. Дальше образовалась небольшая потасовка, в результате которой мы оказались в роте отправки в обезьяннике. Небольшие телесные повреждения получили все пятеро, но это не в счет. Оказалось, что все трое лейтенантов служили в отправной роте. И надо отдать должное их морально-волевым качествам. Мы ведь не первый раз "гуляли" таким образом, но до сих пор все делали вид, что нас не замечают. А тут ребята попались закаленные.

В обезьяннике нас продержали до утра, но мы не особо и расстраивались. Мы и оттуда умудрились застроить пару молодых, которые пошерстили по тумбочкам и уже через пол часа мы пили коньяк "Александр Третий". Смесь тройного одеколона и лосьона "Сашенька":) Справедливости ради, это было первый и последний раз в моей жизни.

С этими летехами мы встретились через пару дней, когда оказались в роте отправки. Улыбнулись друг другу и разве что за руку не поздоровались. В роте народ обычно задерживался всего на пару дней. Уже на следующую ночь нас должны были отправить назад в Афган. Мы пришли на пересылку первыми и назад летели тоже в числе самых первых. Ну а вспоминая, как быстро заполнился Азадбаш "реабилитируемыми", мы понимали, что сейчас начнется жара и по отправке.

Теперь маленькое лирическое отступление. Еще в Джелалабаде у меня разболелся зуб. Причем прилично так разболелся. Я нашел классное обезболивающее. Чарс, Кокаин? Нет, не угадали. Берешь пачку охотничьих, и выкуриваешь ее всю, сигарету за сигаретой. Дальше морда лица становится как у волка в "Ну, погоди!", но зуб перестает болеть уж по крайней мере на всю ночь. Так вот, будучи в роте отправки я вдруг решил вылечить свой злосчастный зуб в местной санчасти. Когда он меня до этого беспокоил, я вполне обходился водочным компрессом, но вдруг я понял, что в Асадабаде ни "лекарства", ни тем более зубного врача, я днем с огнем не найду. Короче пошел я к местному костолому, как сейчас помню, капитану, он мне чего-то там посверлил и наложил пломбу.

Это я сейчас знаю, что перед наложением пломбы корни нужно удалять, да еще и мышьяк накладывать. Но тогда я этого не знал. Знал ли об этом капитан медслужбы??? Короче на следующий день еще до подъема я уже стоял под санчастью с жуткой болью и зарождающимся флюсом. Все бы ничего, но появившиеся с подъемом сержанты-медики, объяснили мне, что сегодня воскресенье и капитана не будет. А главное, оказывается без него мне никто не сможет помочь!!!

Не буду рассказывать о своих злоключениях, если бы я не был так обессилен, я бы на следующий день послал капитана вслед за Мурзой. Но на тот момент я просто выжрал в санчасти весь анальгин, а потом и весь седалгин. Выжрал бы и весь аспирин, но тогда я еще не знал, что он тоже действует как обезболивающее. Ближе к ночи у меня под подбородком висела еще одна "голова", но сержанты даже под страхом смертной казни и падения на их головы кары небесной отказывались вырывать злосчастный зуб без капитана. Они объяснили, что это, мол, операционное вмешательство и без офицера здесь ну никак.

Так вот, ближе к ночи (а это была уже вторая ночь), я сообщил медикам о том, что беру их в заложники, и мы летим в Турцию рвать мне зуб. Тогда модно было угонять чего-нибудь в Турцию. Но сержанты не выявили особого энтузиазма и в качестве последнего средства решили призвать на помощь науку. На свет был извлечен здоровенный медицинский талмуд, и самый старший сержант стал внимательно изучать главу про обезболивание. Судя по всему, они прибегали к столь изощренному методу впервые, но мой болезненно-решительный вид не давал им шансов к отступлению. В результате решили остановиться на главе про внеротовое обезболивание. Это когда здоровенная игла вгоняется между ухом и глазом прямо в череп, и пару кубиков новокаина вводят в какой-то там седалищный нерв. Совсем недавно мне рассказали, что способ этот очень опасный и пациенты 50 на 50 либо помирают, либо становятся калеками. Но в толстом талмуде об этом написано не было, а сержанты по своей дремучести тем более ни о чем подобном не подозревали. Тем не менее, они с энтузиазмом взялись за дело. Потому как вырвать зуб, это операция, и операции им делать не положено. А вот уколы, это пожалуйста, уколами они народ постоянно кололи.

Короче, меня уложили на операционный стол, включили эту чертову люстру на множество свечей и давай втроем колоть. Один читал по книжке, что в какой последовательности делать, второй с линейкой отмерял нужные миллиметры от уха, а третий колол. Мне повезло. Первый умел читать, у второго было нормально с геометрией, а третий вполне прилично делал уколы. Так что я остался цел и невредим, и даже зубная боль если и не прошла, то хотя бы притупилась. Новокаин вводили постепенно, и вдруг я замечаю, что народ становится не в тему веселым. Я тоже попытался улыбнуться, но это только добавило веселья. И тут я чувствую, что вся правая половина лица у меня начинает неметь. Перестает закрываться правое веко и свет от лампы невыносимо слепит прямо в глаз. А самое главное, потихоньку отказывает мимика. И чем больше я пытаюсь улыбнуться второй половиной лица, тем большее веселье это вызывает, а чем больше смеются вокруг, тем больше хочется улыбнуться мне...

Что-то меня опять не туда понесло. Короче, "конец простой, пришел тягач и там был трос и там был врач". Наутро в понедельник я расстался с зубом. Ну а моя отправка ушла в ночь. Я тогда уколотый лежал, и ко мне ребята даже подходить не стали. Хотя я не спал и в списках точно был. Канцелярия по воскресеньям ведь тоже не работала. В медчасть я не пошел, хотя вполне мог лечь. Так и кантовался в роте отправки еще чуть больше месяца и улетел как раз на Новый 1985 год. А за это время, отправки, отправки, отправки. Иногда по две-три за сутки.

Теперь вернемся к порядкам, царившим в Азадбаше. Единственные из его временных обитателей, кто откровенно забил на все болт, и на кого откровенно забили все остальные, были партизаны. Вот уж кто-кто смотрелся там инородным звеном, так это они. Правда, партизанил народ совсем недолго, зато им всем выдали новенькое хб. А сдавали они какое? Правильно, наше, хоть и вполне приличное, но уже все-таки б/у. Еще под Новый Год зверствовали офицеры. В казармах шмон шел через каждый час. Застали молодого, переваливающегося через забор с ведром чачи. Выстроили ночью весь лс на плацу и прилюдно вылили вино на асфальт. На следующий вечер на этом месте асфальт разъело до дыр. Вот такую народ пил отраву. И это после желтухи.

Ну а я наоборот, успокоился. Нет, бывало под хорошую закуску в хорошей кампании, но только водочку и не злоупотреблял. Благо через Азадбаш пошел карантин, и денег было завались. Откуда они брались? Правильно, из столовой. Под конец мы вообще ленились и всю работу возлагали на наиболее борзое черпачество. То есть до "карманов к осмотру" не опускались и максимум могли осмотреть грудную клетку отдельных особо медлительных граждан. У меня было пары три наручных часов и дальнейшее наращивание благосостояния просто не имело смысла. Надо же было что-то оставить и кабульской братии, которая встречала молодежь. А как встречали молодых в Кабуле, я хорошо помнил, несмотря на прошедшее с тех пор время. Такой вот круговорот молодых и дедов в природе. Сначала они нас, а потом мы их.

Ну что, не сильно длинно. Краткость не моя сестра. Зато как запоем прочитал, так запоем и написал. Завтра на работу и пора спать лечь. Так что пока-пока.

Послесловие

Специально для неискушенных читателей скажу, Азадбаш находился ни в каком не Афганистане, а в Узбекской ССР, недалеко от города Чирчик. Так что порядки, царившие в там, нельзя бездумно переносить на боевые части 40-й армии. Так почему же рассказ помещен в раздел Афганистан? Дело в том, что в Азадбаше стояла кадрированная дивизия, через которую в Кабул отправлялась львиная доля рядового состава. Сначала в первый раз после карантина и учебки, затем по второму разу (а кто и по третьему), после госпиталя. Может быть кто не знает, но желтуха, тиф, холера и прочая малярия, выкашивали каджую осень до половины личного состава. Так что через Азадбаш проходили ребята со всего Афгана. Или только с востока страны? Надо будет у кандагарцев спросить.

По тексту на странице автора Христензен Юрий Эдуардович: Кунар, Асадабад

ШУВАХИН Алексей

Бар-Кандай. 5 рота.

Воспоминания командира роты.

После недельного ожидания на пересылке в Ташкенте, получения дюжины прививок и всевозможных инструктажей, в ИЛ-76, где из-за обилия людей и чемоданов можно дышать только через раз, мы приземляемся в аэропорту Кабула.

Вопреки моим ожиданиям увидеть аэропорт с его привычными атрибутами и службами, он жил какой-то своей жизнью. С одной полосы умудрялись взлетать пассажирские самолеты и МИГи, вертолеты, казалось, летали вообще вдоль и поперек полосы, машины и БТРы тоже носились по взлётке, считая ее своей.

Нас отвели в палаточный городок посреди аэродрома. Пока я искал, в каком бы углу пристроить свои вещи, объявили мою фамилию, и вот я уже в МИ-6, который летит в Джелалабад.

Что меня поразило даже больше, чем Кабульский аэродром, так это жара. Она была нестерпимой даже для меня, хотя я закончил Алма-Атинское ВОКУ и служил в Панфилове, который из-за своих климатических условий в шутку называли Бомбеем. 25км бешеной гонки из-за возможного обстрела - и я в штабе 66омсбр.

На следующее утро ко мне подошел прапорщик Кудряшов, представился командиром ПГВ 5мср и сказал, что через час идет колона в Асадабад. Или можно завтра вертушками. Он испытующе посмотрел на меня… Мы взяли вещи, и пошли к месту стоянки колоны.

В Асадабад, после двух подрывов и одного боестолкновения, мы приехали в 2 часа ночи. Впечатлений от дороги было хоть отбавляй. Я не раз вспомнил газету «Красная Звезда», в которой неустанно говорилось о помощи афганскому народу в строительстве дорог, зданий и о выполнении учебно-боевых задач подразделениями войск ограниченного контингента.

В штабе батальона я представился командиру батальона ст. л-ту Ертаеву Б.Е. Он просто, без церемоний и пафоса сказал, - Иди в роту, завтра разберемся.

Утром меня представили личному составу роты. Как водится в этих случаях, кто-то принимает новых нормально, кто-то начинает проверять твою реакцию на различные выпады и подколки. Мне в этом смысле сильно повезло. Большую помощь в становлении меня как командира оказали замполит роты Рыбак Александр Михайлович и командир 3мсв Григорян Завен Мурадович (с ним мы вместе заканчивали училище).

О замполите надо сказать особо. Дело в том, что я ни когда не питал особой симпатии к их кафедре, и не всегда в том была их вина как людей, но система, которую они обслуживали, не вызывала восторга ни у одного командира. Так вот, с Рыбаком все было наоборот - не знаю чем, но он притягивал к себе, вроде и не прилагая к этому каких-то специальных усилий, говорил просто, не разбрасываясь высокопарными словами и эпитетами, но мог последствия расстегнутого подворотничка вывести на уровень измены. К моменту моего прибытия он тоже ждал замену, но на любую проблему мог найти решение, не вставая с кровати. Думаю, кто знал его, прочитав эти строки, не станет оспаривать мои утверждения.

Шестого июня 81 года 2мсб в составе 66омсбр (без 3мсб, он стоял в Митерламе) пошел в ущелье Печ-Дара. В Бар-Кандае (50км от Асадабада) и в Нангаламе (70км) были разбиты и разбежались два афганских горнопехотных полка, афганскую колону, которая шла на выручку этих полков, в районе кишлака Даргай вояки бросили и наши вертушки сожгли ее, чтобы ее содержимое не досталась душманам. ДШБ вертушками забросили в глубь ущелья в район Нангалама (тактический замысел операции описываю по той информации, которая доводилась до командиров моего уровня).

1мсб без техники шел по правому берегу р. Печ-Дара, 2мсб с бригадными подразделениями и бронегруппой - по левому, где проходила дорога, две роты шли по горам, а 6мср с ИСР бригады одновременно восстанавливала дорогу, которая была основательно повреждена размывами и обвалами. Почти каждой попытке восстановления дороги предшествовал обстрел саперов и команд, выделенных на эти мероприятия, и не всегда такие эпизоды обходились без потерь. Самое неприятное, что начинались они внезапно, были скоротечны , несколько выстрелов - и опять тишина, чувство невозможности отмщения вызывало приступы психоза и на любой выстрел противника мы отвечали шквалом огня, причем направление и его эффективность ни кого не волновали.

Если кто-то задумывался о самых рискованных профессиях на той войне, то, по моему мнению, это не летчики и спецназовцы, а простые саперы. Идет он со своей собачкой впереди всех, без всякого прикрытия и даже не имея возможности посмотреть в ту сторону, откуда в него стрелять собираются, и если даже сразу не убьют, то лежать на дороге, где справа скала, а слева пропасть - удовольствие сомнительное. Я всегда с благодарностью и восхищением вспоминаю об этих пацанах, не раз видел, как они не пили воду сами, пока не напоят своих собак, а кому известно, что такое жажда, могут это оценить. Это сейчас привычно видеть собак при поиске людей под развалинами и под лавинами, а тогда, когда столкнулись с безоболочными минами, которые не имеют металлических частей, которые не берут миноискатели, а применение танков с тралами невозможно, только в собаках и спасение.

К исходу вторых суток 2мсб вышел в район разбитой колоны. Это было широкое горное плато, можно сказать долина, и заканчивалась она узкой дорогой, где справа скала, а слева пропасть. До Бар-Кандая оставалось что-то около 15км. С вечера комбат Ертаев как всегда подвел итоги дня и поставил задачи на следующий день.

Утром душманы дали втянуться колонне в долину и подбили головную машину 4мср. И вот тогда мы все примерили шкуру саперов.

Духи плотным огнем не давали в буквальном смысле поднять головы, и сделать что-либо было практически невозможно, артиллерия в колоне, площадок для развертывания орудий нет, на позициях пригодных для ведения огня всего несколько единиц бронетехники, танки на операцию не привлекались по причине непроходимости дорог. Через пару часов попробовали накрыть горы огнем БМ-21 (ГРАД), находящихся на огневых позициях в Асадабаде. Но стрельба на предельной дальности дала такое рассеивание, что мы уж точно оценили огневую мощь Града практически на себе. Еще часа через два пришли вертушки из Джелалабада и пока пара утюжит горы у нас есть возможность двигаться. К исходу третьих суток бригада остановилась на ночь, не дойдя до Бар-Кандая буквально 3-4 км. Отделение управления 5мср разместилось на ночь в брошенном доме, солдаты притащили мне плетеную из тростника кровать и афганское одеяло. Проснулся часа через два от нестерпимого зуда. Сняв маскхалат, я увидел на теле плотный слой блох. По совету командира отделения управления Надырова Славы натерся соляркой, блохи отступили.

Часов в пять утра мы начали движение вперед, и вскоре внизу показался Бар-Кандай. Вероятно от близости предстоящего отдыха или от того, что вообще, как правило, на третий-четвертый день операции, если нет отдыха, становится все по фигу, я пошел по тропе, хотя всегда старались по тропам не ходить. Остановился справить нужду и уже собрался идти дальше, но окрик Надырова – «Командир, стоять!» остановил меня. В полушаге от ноги поперек тропы стояла растяжка. Потом таких вокруг Бар-Кандая мы сняли не один десяток, это нам по наследству оставил разбежавшейся афганский полк.

Рота была оставлена в Бар-Кандае, а бригада ушла дальше в Нангалам, через неделю бригада вернулась обратно. В Нангаламе была оставлена 4мср, командир роты капитан Кондратьев Слава. Меня вызвал командир бригады полковник Смирнов Олег Евгеньевич, он был еще командиром 186мсп в Алма-Ате, и поставил задачу - 5мср со 2габатр (ком. батареи к-н Нимыч Дима), взводом 2минбатр (два 120мм и 82мм миномет «Василек», ком. взвода Жонкин Александр), две КШМ роты связи, тягач БТС4 рем. роты, во взаимодействии с афганским горно-пехотным батальоном и ротой Царандой (милиция), не допустить продвижения бандформирований по ущелью.

Не мне судить о замысле и целях той операции, но очень скоро выяснилось, что батальон в оставшемся составе не может решать каких бы то ни было боевых задач, да и в 4мср желтуха и малярия менее чем за месяц вывела из строя около 40% личного состава. Через месяц было принято решение, и 4мср из Нангалама вывели обратно в Асадабад, оставив нашей роте две неисправные машины с экипажами. У одной из них не хватало опорного катка и дыра от подрыва в днище была закрыта фанерой. В последующем мы ее разобрали на запчасти.

Думаю, картина нарисованная мной, многим понятна - брошенный кишлак в горах, до батальона 50км, полное отсутствие дорог, снабжение только вертолетами, которые летом на борт больше 400кг груза не брали, а в твоем распоряжении то, что я указал выше.

Вначале никто не говорил, на какое время нас оставили. Наверное, никто и не знал. Мы расположились на поле в долине, выставив на угрожаемые направления в горы по взводу, которые менялись через неделю, поставили палатки. Душманы очень скоро подправили нас в этом вопросе, устраивая нам вечернюю проверку ежедневными обстрелами, и мы полностью закопались в землю. Можно было с КП роты пройти по всем подразделениям, включая приданные, не появляясь на поверхности.

На душманские обстрелы как могли, так и огрызались, но постепенно снабжение боеприпасами, горючим и продуктами пришло к такому положению, что мы с вертолетов сливали керосин ( когда конечно разрешали летчики , взамен на рыбу , которую глушили в Печдаре, или на виноград). Если на стрелковое вооружение боеприпасы еще были, то со снарядами и минами положение было действительно бедственным - ящик с двумя снарядами к гаубице весит около 100 кг, мины тоже около этого. Я уже писал, что брали вертушки. С помощью афганцев восстановили водяную мельницу, там мололи пшеницу, которую находили в брошенном кишлаке, и пекли сначала лепешки, а потом сложили русскую печь и пекли нормальный хлеб. Но, тем не менее, жили откровенно впроголодь. Зимой, когда из-за погоды вертолеты не летали, по полмесяца была одна пшеница. Думаю, кто служил в то время в Бар-Кандае, этого не забыл.

Недавно прочитал в интернете повесть, не помню автора, называется «Сектор обстрела». Там есть пару строк про Бар-Кандай того периода. Автор немного сгустил краски, но, в общем-то, картина реальная. Минометные обстрелы духов были всегда под вечер (видимо перед вечерним намазом) и скоротечны - 8-10 минут 82мм миномета, потом через некоторое время из стрелкового оружия с противоположного берега, и опять тишина. Несколько раз у нас получалось обнаружить снайперов и артиллеристы удачно накрыли их. Потом выяснилось, что это были жители соседнего кишлака (хотя и без выяснений было понятно, что пострелять по нам из Пакистана не пойдут). Я пригласил стариков из этого кишлака, посидели, поговорили, попили чай, в очередной раз заверили в лояльности друг друга. Потом подвели их к 122-мм гаубице, в прицел показал дом одного из них и сказал, что при следующем обстреле первый выстрел будет туда, куда сейчас наведено орудие. Да, можно сказать, что это противоречит правилам ведения войны, но кто их там соблюдал! А вот эффект это дало не малый - месяца на два мы забыли про обстрелы. Правда потом они, чтобы отвести удар от себя, предупредили нас ,что пришли люди из Пакистана и их они не послушают, будут стрелять по нам. Я, конечно, не стал стрелять по кишлаку, но уверен, что это предупреждение было просто хитростью с их стороны.

После начала этих обстрелов нам придали группу разведывательной роты со специальными средствами. Их называли Рота СС. Они ставили аппаратуру с датчиками на сейсмоколебания почвы (в последующем на этой основе была сделана система ОХОТА с выпрыгивающими минами), а тогда они просто в определенных местах привязанных к огню артиллерии на тропах устанавливали аппаратуру, включающую передатчик, блок питания и антенное устройство. При прохождении кого-либо в этой зоне шел сигнал на дежурное орудие, заранее подготовленное для стрельбы по данному участку. Иногда огонь открывался по коровам или ишакам, но нас стали бояться, и обходили стороной. Батарей в блоках питания хватало на 3 месяца, и мы постоянно устанавливали их в новых местах. Да и ставились они на неизвлекаемость, поэтому попытки местного населения полюбопытствовать , что за антенна торчит в камнях, приводили к гибели любопытствующих.

Через ущелье был выход в провинцию Нуристан. По словам афганцев, Александр Македонский во времена индийского похода в этих местах оставил больных и раненых, они впоследствии смешались с местными жителями и образовали эту народность. Не берусь оспаривать историческую достоверность данного факта , но то, что они внешне отличаются от местных - это точно (кудрявые рыжие волосы и голубые глаза). Но что совершенно точно, так это то, что наши войска в свою провинцию они не пустили взамен на обещание не пускать туда и душманов. Насколько мне известно, это обеими сторонами выполнялось. Снабжение ох оружием происходило через нас – передавали, естественно, советники, но предварительно оно складировалось в нашей роте. Честно говоря, вид и поведение нуристанцев вызывали у нас уважение и радость, что они не воевали против нас.

К осени 1982 года положение роты в связи с недопоставками материальных средств резко ухудшилось. Лётчики отказывались летать, так как посадку осуществить можно было только из положения зависания (т.е. по-вертолётному), во время снижения участились обстрелы, а однажды были обстреляны вертолеты во время разгрузки.

Минуя все запреты, я был вынужден выйти на связь с начальником штаба 40 армии. Вкратце обрисовал ему обстановку, он затребовал чтобы я указал координаты роты. Когда мы с ним определились по месту положения роты, он сказал, - Понял, вы у нас значитесь, как рота смертников. Сейчас что-нибудь придумаем.

Где-то часа через полтора над ротой появилось 6 ГРАЧЕЙ. СУ-24 встали в карусель и по очереди обрабатывали все подряд на расстоянии 500м от расположения роты, которое мы обозначили сигнальными дымами. После этой акции обстрелы на какое-то время прекратились.

К тому времени роту называли и дисбатом, и ротой смертников. Меня Ертаев называл не иначе как князь Бар-Кандайский. Командование бригады время от времени направляло в роту провинившихся в чем –либо солдат и сержантов на исправление или для устрашения. Так в роте появился сержант Поксяев Сергей Иванович (в последующем пропавший без вести). Как он мне объяснил - за то, что взял из запасов комбрига бутылку спиртного (он служил в разведроте и был в охране комбрига). Сержант так пришелся ко двору, что по моему ходатайству его не стали лишать звания и он был назначен на должность командира отделения. Таким же путем в роте стал служить механик-водитель Писика Валерий. Немного о нем.

Второго ноября, как обычно, вертолеты после разгрузки ушли на Асадабад и через 10мин после отлета мне поступил приказ от командира батальона эвакуировать экипаж вертолета сбитого в 8км от Бар-Кандая. Немедленно на 5 БМП я с 1мсв(командир Марченко С.И.) выдви- нулись в указанный район. На самом деле нам пришлось проехать 13км, и мы оказались в той долине, которую я описывал ранее. Когда мы вошли в долину, я увидел , что колону БМП догоняет ЗИЛ-131 гаубичной батареи и ГАЗ-66 (Василек). Разбираться было некогда, почему они оказались здесь. На противоположном берегу лежал вертолет МИ-8МТ, а над нами кружил второй из пары. К счастью, мостик в одно бревно, коих было много в тех местах, через Печдару мы обнаружили быстро, и он был не далеко. Приказав ст. л-ту Марченко С.И. развернуть колону в обратном направлении и при необходимости быть готовым поддержать огнем БМП эвакуацию экипажа, я с двумя отделениями переправился к вертолету. По счастливой случайности все члены экипажа и пассажиры были живы и могли самостоятельно передвигаться. После согласования летчиков со своим командованием, мы подожгли вертолет. Второй подсел и забрал экипаж. Я попросил командира второго вертолета (не буду называть фамилию, он потом долго извинялся) покружить над нами, дать возможность переправиться, а как только колона пойдет в обратном направлении - они могут уходить. Потом он мне объяснял ,что у них было мало топлива. Может оно и так, но они ушли сходу, не набрав высоты. Видимо те, кто сбил вертолет, тоже не очень хотели их задерживать, но от души оторвались на нас. Обратно через мостик мы переправлялись 4часа. Похоже, духам этого времени основательно хватило, чтобы собраться с духом. Самое тяжелое - это было переправить раненых, а их к тому времени было двое.

Когда мы наконец-то оказались на броне, обратный путь нам был заказан. Но самое страшное было то, что духи подожгли ЗИЛ-131, а он оказался под завязку груженный 122-мм снарядами. Они начали рваться практически посреди нашей колонны. У меня и сегодня не хватает Красноречия, чтобы описать те чувства, которые мы испытывали тогда. Пожалуй, больше всего, злость на летчиков, артиллеристов, которых сюда ни кто не звал с их ЗИЛом, ну и, в первую очередь, на душманов. Да, забыл совсем – афганцы, видя, что мы куда-то резко сорвались, на своём единственном ГАЗ-66 тоже поехали за нами, и стали причиной невозможности быстро уйти нам, т.к. их машина заглохла. А с началом стрельбы они разбежались. Нам на период этого светопреставления пришлось залечь за и под камнями, причём моя командирская машина и машина Валеры Писика оказались за рвущимся ЗИЛом.

Вот именно тогда я впервые нос к носу столкнулся с духом. Мы с ним лежали практически за одним камнем. Опешили оба. Я услышал выстрел рядом с собой и высунулся из-за камня посмотреть, кто там. У него в руках был БУР (английская винтовка 30-х годов). Перезаряжать ему времени я не дал. Разрывы стали слабеть и я побежал к машине.

Как только занял свое место, услышал стук железа по броне, выглянул - у машины стоял Валера. Он сказал, что у него заглохла машина (надо сказать, что в Афгане половина машин заводились с толкача). Я ему сказал, чтобы он садился на свое место, мы подъедем сзади и толкнем, но, видимо, он меня не так понял или не услышал. Когда мы подъехали носом БМП к его корме, знака о готовности из люка механика никто не подавал. Я выглянул из люка и увидел - Валера лежал перед машиной с тросом в руках. Не пойму до сих пор, зачем он брал трос. При заводке машин вообще очень редко даже в обычной обстановке пользовались тросами. Так погиб механик-водитель рядовой Писика Валерий. По штату он состоял в 4 мср.

С любимыми не расставайтесь ...

Программа "Время"

Я был когда-то взводным на войне...

Цветут магнолии весной в Джелалабаде