"В сентябре мы вышли на операцию в провинции Кунар. Шли на Асмар. В подозрительных местах делали обстрелы из БМП. Все шло вроде бы нормально. Мы уже входили на перевал, когда получили от комбата приказ: взводу прикрывать хвост колонны. В это время вынужденная остановка. Батальон ушел от нас на расстояние двух километров. У первой машины слетела гусеница, мы стали « обуваться ». В это время нас и обстреляли. Я и Сергей Сериков по приказу командира взвода лейтенанта Амосова заняли свои места в БМП и стали прикрывать третью машину. Пехота, человек двенадцать, в том числе и Сережа Болотников, раскинувшись в цепь, стали окружать небольшой дувал, откуда, как мы предполагали, нас обстреливали.
Подойдя вплотную и забросав гранатами мазанку, Сережа и Гия Напедваридзе одними из первых ворвались в нее. Дело было сделано, двое убитых душманов находились в ней. Их придавило развалившейся стеной после обстрела. Уже при отходе к БМП ребят снова обстреляли с противоположного склона. Сереже пробило руку, она висела как плеть. Увидев это, Мартин Боляк мелкими перебежками стал добираться ближе к Сереже. Но тот, крикнув: «Не надо, я доберусь сам!», стал ползти по серпантину вниз к машинам Мы, то есть водитель Сережа Вдовкин, я и командир взвода лейтенант Амосов, стали карабкаться, в полном смысле слова, на серпантины под углом восемьдесят градусов. Это был, последний шанс спасти их. Орудие моей машины не поднималось выше, чтобы обстрелять душманов. Когда оставалось каких-нибудь сто метров, Сережа, истекая кровью, кинулся во весь рост к машине. И в это время вторая пуля попала ему прямо в шею. Он только сказал два слова у нас на руках - имя жены «Марина» и «мама».
Сережа был немного замкнут, но со мной он делился всем с первого дня и до последнего.
Он часто садился в десант машины и писал стихи. Напишет, а потом прочтет их мне и говорит: «Коля, оцени, как, пойдет или нет?» Что я мог сказать, я ведь не поэт. «Хорошо, -говорю,- Сережа, пиши. Пиши как думаешь и читай их всем ребятам, ведь это хорошее дело». Часто вечерами, сочинив стих, он читал всему взводу, а мы слушали. Домой жене он писал в большинстве случаев стихами. Мне в нем нравилась чуткость, он мог отдать все, как и Рубан Сережа, Чигвинцев Виктор и многие другие.
Я всегда вспоминаю случай, когда заболел во время операции. Бог весть откуда он достал для меня банку сгущенки и таблетки от температуры. И это как раз на мой день рождения, 26 мая. Прилетели вертушки за ранеными и убитыми, а я спрятался под трансмиссию двигателя. Меня искал весь взвод, чтобы отправить в госпиталь. Сережа нашел меня, но я упросил его не говорить, пока вертушки не улетят. И он согласился, ведь мне уже становилось лучше. Потом я его спросил, где он смог достать сгущенку и таблетки. Таблетки он взял у старшего лейтенанта Синонтрусова, а сгущенку, говорит, он больше месяца берег , помнил, что у меня будет день рождения.
С нами прослужил Сережа мало, сначала он попал в хозяйственный взвод. Там я с ним и познакомился. Он просился в пехоту. Я уговаривал лейтенанта Амосова, чтоб он взял моего земляка во взвод на нашу машину. Комбат дал добро, и Сережа стал пехотинцем взвода гранатометчиков. Призывом он был младше меня на полгода. Их недавно только привезли из Союза, так что они были еще не обстрелянными. Мы часто с ребятами беседовали, учили их осторожности, как вести себя в бою, в общем, всему тому, чему нас учили обстоятельства. Не скрою, что он стал моим любимчиком после первой же операции. Мы сопровождали колонну в кишлак Джелала. Три наших машины БМП, двенадцать ГАЗ-66 с афганскими солдатами и несколько ЗИЛов с продуктами и боеприпасами. Афганцы были на колесных, передние две машины были вооружены ДШК, с нами находились и советники. Было такое место, когда дорога поднималась вверх, где ее ширина равнялась ширине машины, чуть вправо — и будешь в пропасти. Механикам нужно быть на пределе. Вот в этом месте голову и хвост колонны прямо сверху и обстреляла банда. Отступить или проехать вперед не было никакой возможности. В то время я был механиком. Впереди стояла БРДМ с советником и афганскими офицерами. Она горела. Сережа первым оказывал помощь раненому афганцу, затащил его в десантное отделение нашей машины. Нужно было сдавать назад. Но триплексы все были разбиты пулями. Я не мог двигаться дальше. Больше половины афганского состава было уничтожено духами, а оставшиеся в живых, то есть человек сорок, перешли на их сторону.
Пожар вот-вот перейдет на нашу машину. Открыв люк, я хотел посмотреть, куда сдать, чтоб «не оступиться» в пропасть. Каждый люк был на прицеле, они — наверху, мы внизу, живая мишень. Вот тут-то Сережа и сообразил, что если держаться под самым навесом, под скалой, то .лежа на спине можно регулировать мной, чтобы я мог сдать машину назад, ведь она уже начала гореть. У наводчика были два целых триплекса и прицел. Глядя на Сережу, наводчик руководил мною. Сережу пули не доставали, так как он был под навесом, прикрытый валуном. Но всякий раз, когда он высовывался, пули секли этот камень, спасительный для него и для всей машины. В этой операции потерял полностью зрение Эришев. Пуля попала в глаз. Нас духи держали трое суток. Из машин остались наши три БМП.
Как сейчас помню, когда батальон пришел на подмогу, комбат майор Николай Николаевич Тараканов плакал и целовал каждого из нас. Помним мы все первый глоток воды за трое суток, который для многих из нас чуть ли не стал последним. Мгновенные спазмы сдавили горло и потеря сознания. Боеприпасов у нас было мало, каждый держал во внутреннем кармане хэбэ гранату, чтоб не даться живым, чтоб не глумились над нами. Но все обошлось.
Говорят, что у человека есть предчувствие. Было такое предчувствие и у Сережи. Перед самой операцией. Он как никогда тщательно готовился к ней, автомат — блеск, форму привел в порядок, адрес написал печатными буквами (уходя на операции, на левый рукав мы пришивали домашние адреса. В случае гибели нас по ним отправляли. А на правом аптечка с промедолом, бинтом и ватой). Впрочем, сидя в «десанте» БМП. он часто вспоминал дом, особенно часто рассказывал мне о жене и дочке. Он уже на операции говорит мне: «Коля, я во сне видел Марину и дочь, значит, либо дома что-то произошло, либо со мной что-то случится». Говорю ему: «Зачем так говорить, ведь и мне мать и брат часто снятся. Неужели это все к плохому?» А он говорит, что за всю службу ему первый раз сон приснился. Он вроде бы хотел сказать еще что-то, но я не стал больше расспрашивать. Ведь это некрасиво и неудобно лезть в душу. Я лишь успокоил его, поднял настроение, сказал, что вот придем домой, то есть в Асадабад, напишем песню с тобой. А на следующий день Сережа погиб. Боляк Мартин, который кричал Сереже из-за валуна, не мог себе этого простить. Говорил, лучше бы я к нему перебежал, лучше бы меня убило. На нем нет вины. Мы все тяжело прощались с товарищами. А сколько впереди таких ущелий, перевалов и долин нас ждало..."

Курган Николай Евгеньевич, рядовой запаса. В Афганистане – с 1979 по 1981 год.